Пересадка поджелудочной железы в беларуси

На стенах кабинета — многочисленные награды, на полках — картины, иконы… Сегодня он уже не считает, сколько пересадок органов выполняет в год. Но когда-то, в 2008 году, именно Олег Руммо первым в стране сделал пересадку печени.

Хирург отвечает на все вопросы спокойно и уверенно. Единственное, о чем не хочет говорить, — о своих политических взглядах и размере зарплаты. Но вспоминает, что когда начинал карьеру, зарабатывал в месяц в переводе шесть долларов, столько же получала и его жена, тоже, кстати, доктор. За аренду квартиры в Минске они тогда платили десять долларов.

Олег Руммо, руководитель Республиканского научно-практического центра «Трансплантации органов и тканей», заместитель главврача по хирургической работе 9-й клинической больницы Минска, главный внештатный трансплантолог Минздрава, заслуженный врач Беларуси, доктор медицинских наук, профессор. 45 лет, женат, воспитывает дочь.

Сегодня он доволен и жизнью, и профессией. Вместе с коллегами Олег Руммо заявил работу по трансплантации в Беларуси на соискание госпремии. Пока неизвестно, получат они ее или нет, но гордиться есть чем. Когда хирург пришел в эту сферу, в стране делали восемь пересадок органов в год, сейчас — 445. Начали пересаживать не только почки, но и печень, сердце, поджелудочную железу, а ситуация в отрасли вышла на новый виток.

Интервью с трансплантологом Олегом Руммо белорусский портал TUT.BY начинает серию материалов с известными медиками. Мы узнаем, как работает отрасль, с помощью экспертов подскажем, как сохранить здоровье, и в подробностях расскажем о важной и незаменимой профессии врача.

«Для иностранцев трансплантация печени стоит 132 тысячи долларов, почки — 66 тысяч долларов»

— В каких случаях человеку может понадобиться пересадка органов?

—  Никто из нас не застрахован от тяжелых заболеваний, которые можно вылечить только с помощью трансплантации. Пересадка может понадобиться абсолютно каждому из нас. Поэтому сегодня у меня в Беларуси — 9,5 миллиона потенциальных пациентов.

Большинство белорусов, которым делают пересадку, страдают терминальной стадией болезни почек, заболевания печени (среди них большинство — с вирусным гепатитом С), сердца (чаще всего встречается — кардиомиопатия).

Самому маленькому пациенту, которому у нас сделали трансплантацию, было 4,5 месяца, ему пересаживали фрагмент печени, а самому возрастному — 71 год.

— Какие органы в основном пересаживают?

— В мире делают около 120 000 трансплантаций в год. Из них примерно 70 325  — почки, около 25 050  — печени, 6270 — сердца, 4830 — легких, около 2500 — поджелудочная железа и 170 — кишечника.

В Беларуси в 2015 году всего провели 445 операций по пересадке органов: 333 из них — почки, 72 — печени, 33 — сердца, пять — поджелудочной железы и две — легких.

— Допустим, пациенту в Беларуси нужна трансплантация. Что дальше?

— Он регистрируется в листе ожидания и находится там, пока не появится подходящий орган. Как только это произойдет, человека вызовут на операцию. И неважно, это будет днем или ночью.

В среднем в Беларуси почку для пересадки ждут 13−14 месяцев. Это один из самых низких в Европе показателей по длительности ожидания

Пациенты, которым нужна пересадка печени, орган не ждут. Они настолько тяжело больны, что ждать, как правило, нельзя.

Лист ожидания — это не очередь, согласно которой, если ты в семь часов ее занял, то раньше подойдешь к кассе, чем тот, кто занял ее в 7.15.

— Это бесплатно?

— Белорус не платит ни копейки. Для иностранцев трансплантация печени стоит 132 тысячи долларов, почки — 66 тысяч долларов.

И если белорус ждет почку 13−14 месяцев, то гражданин другого государства — пять лет. Ежегодно мы делаем около 30 операций по трансплантации органов иностранцам. В листе ожидания сегодня 122 иностранца, большинство из них — из Украины.

— Сколько в год изымают органов для последующей трансплантации?

— По статистике, у нас 20 изъятий на 1 млн человек, в России 3 изъятия на 1 млн человек, в Америке — 26, в Канаде и Австралии — 15, в Великобритании — 20,6. По Евросоюзу в среднем — 19,6 изъятий. В Германии, например, — 10,4, больше всего в Испании — 39 изъятий на 1 млн человек.

То есть нам есть над чем работать и к чему стремиться, но результат и так хороший.

«После смерти донор в Беларуси в среднем спасает две жизни»

— Кто в Беларуси может стать прижизненным донором?

— Согласно нашему закону, родственники первой руки, то есть родной брат, сестра, папа, мама и дети. Двоюродный брат уже не имеет права.

Хорошо это или плохо? Вопрос достаточно сложный. Когда мы принимали закон, считали, что это однозначно хорошо. У нас была цель — поставить барьер перед людьми, которые хотят получить деньги за продажу собственных органов. Тогда мы четко осознавали, что этим избавим себя и пациентов от всех криминальных вещей, связанных с трансплантационными технологиями.

Но сегодня есть такие люди, которые способны бескорыстно пожертвовать своими органами и не просить за них ни 10, ни 15, ни 20 тысяч долларов. Такие люди начинают появляться и в Беларуси. Пока их единицы, но со временем их может стать больше.

Есть еще одна интересная история. Например, в США, странах ЕС, Израиле, Японии и Корее есть такое понятие, как бескорыстный обмен органами.

Допустим, один близкий родственник пациента хочет отдать ему свой орган, но он по каким-то причинам не подходит. И есть другая семья с такой же ситуацией. Но при этом органы этих двух незнакомых между собой людей можно пересадить больным. Здесь и возникает почва для бескорыстного обмена. Ведь главное условие любой трансплантации, что орган не стоит ничего. Можно заплатить деньги за операцию, использование оборудования, лекарства, перевязочный материал, свет и газ, но за органы платить нельзя.

Описанные выше ситуации пока редкие для Беларуси, но вполне реальные. И если сегодня мы говорим о единицах, то в будущем бескорыстных доноров в Беларуси может стать больше. Поэтому мы и будем инициировать вынесение этого вопроса на обсуждение парламента. Думаю, это уже будут парламентарии следующего созыва, так как этот парламент заканчивает работу в сентябре.

— Я слышала, что в США, например, есть реестр людей, которые готовы пожертвовать своими органами…

— У нас это запрещено законом, поэтому такого реестра нет.

— Но если закон появится, возможно ли, что появится и реестр?

— Я на это надеюсь.

— Думаете, у белорусов есть эти альтруистические настроения?

— Я уверен, что все мы одинаковые: и белорусы, и американцы, и корейцы, и японцы, и африканцы… Просто все зависит от того, в какие нас условия поставить и как воспитать.

Понятно, что последние 20 лет нашей жизни, я имею в виду время после распада Советского Союза, ситуация не способствовала тому, чтобы мы заботились о ближнем. Разрушение этих коммунистических псевдоидеалов, неосознанная попытка сразу перескочить к христианским ценностям — это психику народа поломало прилично.

Но это не критично и не смертельно. Не думаю, что душа белоруса более черствая, чем душа американца. Есть люди, которые чувствуют потребность в жертвенности, есть люди, которые этого не чувствуют. Последних я не осуждаю. Ведь это не полноценное мерило хорошего и плохого человека, это просто такое отношение к жизни и видение себя в ней.

— После смерти сколько жизней человек может спасти своими органами?

— В Беларуси в среднем две жизни. А вообще, один донор может спасти пять жизней, если другим пациентам пересадят его легкие, сердце, печень, поджелудочную железу, почки…

— Кто у нас чаще всего становится донором после смерти?

— Люди в возрасте от 44 до 58 лет, которые страдают заболеваниями головного мозга. Чаще всего у них острое нарушение мозгового кровообращения. В результате него мозг погибает. Количество мужчин и женщин здесь примерно одинаковое.

Самый маленький донор в Беларуси — восьмимесячный ребенок. У него была тяжелая черепно-мозговая травма. Ребенок упал с высоты. Родители дали согласие на то, чтобы он спас жизни другим людям. И мы пересадили его печень маленькой девочке, которая отравилась бледной поганкой. Это был первый случай в мире, когда при таких обстоятельствах удалось спасти ребенка.

«2288 белорусов ни при каких обстоятельствах не хотят быть донорами»

— Если медики хотят использовать орган умершего для трансплантации, они должны получить согласие родных?

— По закону ни у нас, ни в Бельгии, ни в Австрии, ни в Нидерландах, ни в Швеции, ни в Чехии это не является обязательным. Но каждый несогласный может сообщить об этом в регистр трансплантации. Там сегодня 2288 человек. Это наши белорусы, которые не хотят ни при каких обстоятельствах быть донорами. Это их право. Если им понадобятся органы для трансплантации, мы им пересадим.

— То есть если человек умер, то мы чаще всего можем без согласия использовать его органы?

— По закону — да. Но только в том случае, если родственники не скажут «нет», либо человек при жизни не сказал «нет».

— В каких случаях родственники говорят «нет»?

— У людей разная мотивация. Одни ненавидят нашу страну, другие — просто ненавидят людей и прикрываются недоверием, что кто-то эти органы не продаст и не заработает на них. Кто-то по религиозным соображениям отказывается, считая, что тело должно быть предано земле с органами.

Это личное дело каждого. Я не могу здесь выступать в качестве судьи. Но я считаю, что эти люди неправы, потому что человек все равно умрет, а его органы могут в ком-то жить.

Органы изымают в период между смертью мозга и остановкой сердца. Пересадка невозможна, если сердце остановилось.

— У нас могут человеку, которому пересадили орган, сказать, кто стал его донором?

— Нет такой практики. Наши пациенты, если они верующие люди, просто потом молятся и ставят свечку за донора. Обычно мы говорим, что донором стал такой-то человек такого то пола и возраста.

— Это ограничение — ваш принцип или у нас законодательно запрещено рассказывать?

— Это никак не регулируется законом. Просто нет такой практики. В Америке она есть и очень часто эти люди встречаются.

«Если у донора — сифилис, то его орган скорее пересадят, чем нет»

— Как после трансплантации меняются люди?

— Я не замечал, чтобы они сильно менялись.

Женщины после пересадки печени выглядят моложе лет на десять

Печень вообще очень интересный орган. Сердце — простой мотор, а печень — это своеобразная фабрика по концентрации всего, что в человеке происходит. Поэтому после пересадки у женщин разглаживаются морщины, появляется блеск в глазах… Потом это проходит, но сразу чувствуется контраст.

Обычно 45-летняя женщина, нуждающаяся в пересадке печени, выглядит старше, лет на 55. И когда ты вдруг после операции видишь перед собой 38−39-летнюю молодую даму — это поразительная история. Она впечатляет. Но через два года женщина уже выглядит на свой возраст, все возвращается на круги своя.

— Сколько люди живут после пересадки?

—  30−40 лет. Сегодня живет много людей, которым пересадили органы в конце 70-х- начале 80-х годов.

— Кто не может стать донором?

— Есть ограничения, связанные с качеством органа. Человек может быть ничем не болен, но качество печени или почек, не годится для трансплантации. Есть ограничения по наличию системных заболеваний: вич-инфекции, туберкулеза, генерализованного онкологического заболевания…

Сифилис — это относительное противопоказание. Если у донора есть это заболевание, то его орган скорее пересадят, чем нет.

Гепатит С — это тоже противопоказание, но при определнных ситуациях органы таких больных могут использовать. У нас был случай, когда от отравления грибами умирал мальчик. Ему нужно было срочно пересадить печень и не было другого органа, кроме как печень пациента, больного гепатитом С. Родители дали согласие на эту трансплантацию. Мы проинформировали руководство, что нарушаем инструкцию, но делаем это во имя спасения жизни ребенка. Сегодня этот мальчик закончил колледж, учится в институте и о том, что произошло, наверное, вспоминает, как о страшном сне.

«Я своей жизнью вполне доволен»

— Как сегодня готовят трансплантологов в Беларуси?

— Есть кафедра трансплантологии, наша клиника, которая занимается подготовкой специалистов. Понятно, что трансплантолог пока — штучная для Беларуси специальность. В стране человек 30−40, которые умеют и делают пересадку почки, печени — семь человек, сердца — пять, легких — один…

Но белорусская трансплантация известна во всем мире. К нам приезжают на лечение даже из Японии, которая находится на расстоянии 10 тысяч километров.

— Если у нас такие хорошие специалисты, то наверняка их перекупают.

— Человеку должны предложить такие деньги, чтобы взвесив все риски, он на них поехал. Мне предлагали 15 тысяч евро в месяц и работу в Пакистане. Но я не поехал и не поеду. Хотя понятно, что в Беларуси я не зарабатываю 15 тысяч евро.

— Почему вы не согласились? Там условия работы хуже?

— Лучше. Там построят частную клинику, дадут карт-бланш: делай, что хочешь. Но у меня есть определенный круг обязательств, как и у каждого из нас. У меня здесь могилы моих дедушек и бабушек, пожилые родители, я ответственен за них и перед этой страной, потому что я везде ее представляю.

— Ладно, не согласились уехать вы, но другие трансплантологи?

— Пока уезжают единицы и в основном в Германию. Но это не самое страшное. Мы еще подготовим специалистов.

Вопрос в том, чтобы эти молодые люди, уезжая куда-то, были благодарны своей стране, которая их вырастила и выкормила, пытались ей каким-то образом помочь. А не сидели и оттуда поливали нас, называя страной вечно зеленых помидоров или каких-то там зеркальных карпов.

— Какие сейчас зарплаты у трансплантологов в Беларуси?

— Зачем в чужой карман заглядывать?

— Но три тысячи долларов можно заработать?

— Вряд ли. Тысячу можно. Но нужно понимать, что человек помимо этой зарплаты живет в стране, где бесплатные образование, медицина. И с точки зрения любого белоруса — зарплата в 1−1,5 долларов хорошая.

— Вы зарабатываете две тысячи долларов или больше?

— Я с вами не торгуюсь.

— Я понимаю.

— Но мне хватает.

Моя зарплата выше, чем у среднестатистического белоруса

— Можно сказать, что сегодня белорусский трансплатолог живет достойно? У него есть свое жилье с нормальным ремонтом, дети учатся в университете, он может поехать за границу…

— За границу трансплантологи могут ездить и ездят постоянно. Наши специалисты востребованы как лекторы, они посещают семинары, стажировки. Для всего этого находят деньги в том числе и в нашем учреждении.

Не могу сказать, что у белорусского трансплантолога сегодня достаток такой же, как и у трансплантолога немецкого. Например, директор немецкой клиники зарабатывает 1 млн евро в год. Но такие деньги в Германии тоже предлагают единицам.

— Вы считаете уровень своей жизни достойным?

— Конечно. Я своей жизнью вполне доволен. Это не значит, что я хожу по ресторанам, завтракаю там и ужинаю. Но я считаю, что у меня вполне нормальная жизнь: могу себе позволить то, что хочу, и самое главное, могу себе это позволить, потому что я это заработал.

Конечно, я мог бы купить дорогую машину, но не чувствую в этом потребности. Все мои сотрудники ездят на гораздо более дорогих автомобилях. У меня Peugeot 407, 2007 года выпуска. И меня она устраивает.

Жилье я тоже купил в кредит. Перед выходом на пенсию надеюсь закончить его выплачивать. Зато у меня хорошая квартира (в клубном доме на улице Пионерской; по информации издания «Наша Ніва», квартиры в этом здании не были в открытой продаже, а на соседнем с Руммо этаже жилье получила семья министра здравоохранения Василия Жарко. — Прим. TUT.BY): три комнаты, 120 метров квадратных. Она правда не моя пока, а банку принадлежит.

— А участок, который вам выделили в Дроздах? Эта история чем-то закончилась?

— Если я заработаю денег, то построю там дом. Но пока я их не заработал. Поэтому буду строить его потихоньку и, может, построю, а может и нет. Но в ближайшие пять лет я туда не заселюсь.

«Мы с вами доживем до момента, когда начнут пересаживать выращенные органы»

— Помните историю с пересадкой головы. В Беларуси могли бы такую трансплантацию сделать?

— Ее еще нигде в мире не делали и нет 100% уверенности, что это сделает итальянский хирург Серджио Канаверо.

Но сегодня мы однозначно не готовы к такой трансплантации. С точки зрения чистой хирургии пришить орган — не проблема. Но с точки зрения результата, чтобы после этой операции человек жил долго и полноценно, — в мире к такой операции пока никто не готов.

Сегодня в Беларуси создана такая система трансплантации, что к нам приезжают на пересадку органов из Японии.

— Как вы относитесь к выращиванию органов?

— Положительно. Я уверен, что мы с вами доживем до этого.

— В Беларуси пробуют выращивать органы?

— Да, но пока хвастаться нечем. Мы ведем работу над основами, на которые потом будут садиться стволовые клетки. Они затем превратятся в ткани нужного органа. Ведем большую работу по дифференциации стволовой клетки, можем сегодня ее превратить в любую другую.

Это все — маленькие кирпичики на большом пути выращивания органов.

— Насколько я понимаю, у вас такая работа, что на операцию могут вызвать в любой момент. Вам удается при таком графике расслабиться?

— Легко. Первые годы, когда ты себе не принадлежал, уже в прошлом. Сегодня есть возможность и книжку почитать, и куда-то выехать, потому что работает система. К следующему поколению трансплантологов уже еще одно поколение подрастает. Так и должно быть.

Нельзя, чтобы все делал один человек. Потому что любой человек может сломаться, с ним может произойти, что угодно. Нельзя, чтобы при отсутствии этого человека, система умирала. Если так происходит, это бесплодная система, она ничего не стоит.